Впрочем, что толку гадать! Нужно просто подождать и посмотреть, что будет дальше!
С этой мыслью я прошла в дом, велела Тее раздобыть лошадиного бальзама, хотя бы и у соседей, и отправилась обедать. Признаться, я рассчитывала, что в ближайшие пару дней меня никто не побеспокоит – хотелось отдохнуть после поездки. Увы, ожиданиям моим не суждено было сбыться…
Когда я, расположившись в удобном кресле с книгой, как раз собралась воздать должное отличному каррису и бокалу прекрасного вина, в дверь поскреблась Тея. Пришлось отложить книгу и терпеливо выслушать сообщение о том, что бальзам Тея добыла у соседского конюха, снабдила им Аю и та теперь самозабвенно обмазывает этой дрянью вороного.
– Прекрасно, – сказала я и добавила, видя, что Тея будто бы колеблется: – Еще что-то?
– Госпожа, там у ворот какой-то господин, – немного растерянно произнесла она. – Вроде бы к вам…
– Ну так проводи его в кабинет, – сказала я не без удивления.
– Не идет, госпожа! – с некоторой досадой ответила Тея. – Говорит, слыхал, будто вы без предварительной договоренности никого не принимаете, а он так пришел, поэтому у ворот подождет, когда вы куда-нибудь поедете.
Я мысленно выругалась. Анельт! Разнес дурацкую байку по всему Арастену! Точно, его рук дело, больше некому…
– Надеюсь, ты сказала ему, что в ближайшие дня два я никуда ехать не собираюсь? – поинтересовалась я.
– Сказала, госпожа, но он все равно ждет…
Я только вздохнула. Арастенцы – удивительный народ. Порой изумительно бесцеремонные, временами они демонстрируют просто-таки феноменальную застенчивость и робость. Надо ли говорить, что это всегда оказывается не к месту и не ко времени?
Глава 10
Пропажа
Спустившись во двор, я выглянула на улицу. Так и есть, у ворот переминался с ноги на ногу невысокий тщедушный человечек, одетый довольно скромно. Кажется, он замерз, и немудрено: к вечеру подморозило, снова пошел снег. Нежданный посетитель являл собой фигуру унылую и нелепую. Надо думать, обитатели Заречной наслаждались бесплатным зрелищем.
– Уважаемый! – окликнула я. – Вы, полагаю, ко мне пожаловали?
– Г‑госпожа Нарен? – От неожиданности он вздрогнул, с шапки посыпались снежные хлопья. Он тут же сорвал эту шапку – блеснула лысина, – принялся комкать в руках. – Госпожа Нарен, прошу извинить за беспокойство, но…
– Да-да, я уже слышала, – махнула я рукой. – Если вы по делу, то заходите и излагайте.
– Вы так добры… – Щуплый господин протиснулся в приоткрытые ворота, остановился, близоруко оглядываясь.
– Лошадь ваша где? – спросила я.
– Лошадь? – испуганно спросил он. – Ах, лошадь… Но, госпожа Нарен, у меня нет лошади. Я, видите ли, пришел пешком…
– Тем лучше, – хмыкнула я. Пешком? Однако этот господин – оригинал! – Что ж, проходите. Тея!
– Да, госпожа?
– Подай в кабинет ринт, – велела я. – Или вы предпочитаете орту?
– Что вы, что вы! – в ужасе всплеснул руками человечек. – Я… э‑э… не употребляю…
– Тогда ринт без вина, – вздохнула я. – Да проходите уже, господин… кстати, как ваше имя?
– Лейс Ротт, – поспешно представился посетитель. – Простите, я не представился сразу, госпожа Нарен, такая невежливость с моей стороны!.. Но это все так неожиданно, так…
Он запнулся и сник. Я сочла за лучшее не просить продолжать.
Наконец, Ротт угнездился в кресле для посетителей. Кажется, уютнее ему не стало: в этом кресле он буквально тонул. Увы, без своего зимнего плаща он казался еще более субтильным. Печальное сморщенное личико, на котором застыло выражение неуверенности и боязни сделать что-то неправильно. Редкие волосы едва-едва прикрывают раннюю лысину (этому господину вряд ли было больше сорока – сорока пяти лет), тощенькая шейка болтается в воротнике, как цветок в чересчур широкой вазе… Одежда, как я уже заметила, хотя и не бедная, но весьма скромная и, я бы сказала, унылая. Словом, удручающее зрелище.
– Итак, – произнесла я, когда Тея принесла ринт. Без вина это совсем не то, но чтобы согреться, сгодится. – Что привело вас ко мне, господин Ротт?
– Я… знаете ли… – Ротт еще сильнее вжался в кресло, видно было, что ему очень не по себе. – Я…
Я терпеливо ждала. И как только он решился прийти!
– У меня пропала жена! – выпалил вдруг Ротт, собрав, очевидно, всю свою решимость.
– Вот как! – приподняла я брови. Надо же, женат! Ни за что бы не подумала, впрочем, внешность бывает так обманчива… – И вы, стало быть, хотите, чтобы я ее нашла, верно?
– Да, госпожа Нарен… только…
– Что, господин Ротт? – подбодрила я.
– Она давно уж пропала, – виновато сказал он. – Сперва-то я в сыскное заявил, как полагается…
– И что?
– Искали, врать не буду. – Ротт постепенно успокаивался. – Всех соседей расспросили, всех знакомых, родственников. А потом сказали, что она, скорее всего, просто сбежала. Мол, все на то указывает…
– Как интересно… – протянула я. – А вы, стало быть, считаете, что сбежать она не могла?
Ротт кивнул.
– Уже любопытно, – сказала я и подняла довольно значимый вопрос: – Господин Ротт, я возьмусь за ваше дело, но должна предупредить, что за свои услуги я беру достаточно крупные суммы. Вы к этому готовы?
– Разве бы я иначе позволил себе прийти? – уставился на меня Ротт выцветшими голубыми глазками и вдруг полез за пазуху. – В‑вот… Этого хватит на задаток?
На стол передо мной брякнулся увесистый кошель. Судя по звуку, в нем было не меньше полусотни аров, а может, и больше (если, конечно, кошель набит золотом, а не медью). И как только дотащил!
Я заглянула внутрь. Действительно, золото.
– Вы что, шли пешком по городу вот с этим? – Я откинулась на спинку кресла и указала черенком трубки на кошель. Ротт кивнул с некоторым недоумением. – Да вы героический человек!
– Ну что вы… – испугался он.
Впрочем, кто подумает, что у этого скромно одетого господинчика может оказаться при себе больше пары серебряных монет? Может, он ничем и не рисковал!
– Вот что, господин Ротт, – вздохнула я, – отодвиньте пока ваше золото и расскажите подробно, что там стряслось с вашей женой. Тогда я решу, сколько с вас взять.
Он мелко закивал, явно обрадовавшись тому, что я не отказала ему сразу.
– Это случилось почти четыре недели назад, – сказал он, собравшись с мыслями. – Если точно, то… да, двадцать один день прошел[6]. Я в то утро отлучился по делам, вернулся довольно поздно вечером… – Он поежился. – Прислуга сказала, что Дита – это моя жена – еще не вернулась. Я подумал, она пошла за покупками или к приятельнице да и заболталась, с ней такое и раньше бывало, потому и не забеспокоился. Но она не вернулась и к ночи… Если она так задерживалась, то всегда присылала кого-нибудь предупредить, а на этот раз… – Ротт тяжело вздохнул. – Я послал троих мальчишек по всем ее знакомым, каких только мог вспомнить, но ее нигде не было. И все говорили, что сегодня Диту не видели. Как я дожил до утра, и не знаю даже…
Он замолчал, мелкими глотками отхлебывая стынущий ринт. Я не торопила, давая ему успокоиться.
– Утром побежал в сыскное, – продолжил Ротт. – Меня сперва и слушать не стали, сказали, мол, мало ли, осталась у подруги или… – Он запнулся и страшным шепотом закончил: – Или даже у любовника… Насилу уговорил меня выслушать!
Сыскарей я понять могла: когда на шее висит пара десятков нераскрытых убийств, краж, поджогов и пес знает чего еще, чья-то загулявшая жена нужна, как гвоздь в сапоге!
– Стали искать, – вещал Ротт. Он уже перестал заикаться и говорил почти уверенно. – Я уж сказал: всех знакомых, родственников расспросили, и правда, никто Диту в тот день не видел. Будто вышла из дома – это служанка сказала, что Дита вроде бы за покупками пошла, – и пропала, как не было! В лавку она тоже не заходила… А потом, – он тяжело вздохнул, – потом стали ее вещи смотреть. Оказалось – много чего нету, и маленького дорожного сундучка тоже нет. Будто собралась… и уехала… – Он поник в кресле.
– И что, сундучок она бы сама смогла унести? – поинтересовалась я. – Хотя бы до кареты наемной донести?
– Нет… – снова вздохнул Ротт. – И слуг не просила. И кареты никто не видел… Тогда господа из сыскного и подумали, что она, наверно, с мужчиной сбежала. Провела в дом через черный ход, он вещи вынес, и… и все. Поискали сколько-то, а потом сказали – никого, кто б на мою Диту походил, в их мертвецкой нет, а если найдут, сообщат…
Узнаю поведение младшего состава сыскного отделения. Те, кто постарше, все-таки умеют держать себя в рамках, а юнцы бравируют бесцеремонностью и цинизмом: им кажется, так они выглядят умудренными опытом и солидными сыщиками. Конечно, подобным образом они ведут себя только с мелкой сошкой вроде этого Ротта…
